татьяна карпова об изучении и переводе с китайского языка

Об актуальности изучения китайского языка и особенностях перевода китайской литературы в России и Беларуси: интервью Татьяны Карповой

5 октября в Минске состоится лекция Татьяны Карповой о театральном воплощении героев Мо Яня на проходящем празднике Середине Осени в Китайском культурном центре. Интерес белорусов к мероприятию повышенный, а свободных мест уже не осталось. Мы побеседовали с одним из самых известных художественных переводчиков с китайского на русский язык об актуальности изучения китайского языка, особенностях перевода китайской литературы в России и Беларуси.

Театр и перевод – как особый язык сцены

Татьяна Константиновна, ваша лекция посвящена тому, как герои Мо Яня оживают на театральных подмостках. Чем принципиально отличается перевод драматургического текста от перевода художественной прозы? Какие специфические вызовы возникают, когда литературный персонаж должен «заговорить» со сцены?

Перевод драматургического плана отчасти ближе к аудио-визуальному переводу: в нем мы должны принимать во внимание такие детали, как длительность фраз, созвучность и даже комфорт для актеров. Одна и та же фраза может хорошо работать в печатном тексте, но быть громоздкой для сценического монолога. При этом перевод драматургического текста безжалостно срывает все покровы – любая шероховатость на сцене словно гиперболизируется, сразу начинает выбиваться и привлекать к себе внимание, любая неестественность, искусственность, фальшь ощущаются особенно ярко.

Мо Янь известен своим «галлюцинаторным реализмом», где переплетаются народные сказки, история и современность. Как такая многослойность авторского стиля влияет на театральную адаптацию? Что должен учитывать переводчик, чтобы эта магическая атмосфера не потерялась на сцене?

Очень важно найти баланс между адаптацией текста для восприятия русскоязычной публикой и сохранением китайской аутентики: с одной стороны, в театре мы не можем сопровождать реплики сносками, и зритель должен понимать все с первого раза, но с другой стороны необходимо сохранить особую атмосферу Китая, Китая Мо Яня, не разрушить ее подбором слишком нейтральной, «стерильной» лексики.

В театре зритель воспринимает текст однократно и не может вернуться к непонятному фрагменту, как это делает читатель книги. Как это меняет подход к переводу? Приходится ли жертвовать точностью ради сценической ясности?

Это одна из ключевых проблем – в том числе и в аудио-визуальном переводе. Мы действительно теряем возможность что-то пояснять, а порой теряем и часть контекста – если, например, его не удается передать другими сценическими средствами. Отчасти решить это можно внетекстовыми средствами – переводчик может передать какие-то смыслы и через жесты, и через интонации, и через взаимодействие между актерами. Даже реквизит может «досказать» то, что не удалось сказать на словах.

Получается, что с одной стороны мы ограничены – временем, форматом, а с другой – у переводчика появляются новые выразительные средства. Именно поэтому важно работать с переводчиком не только при переводе пьесы, но и в ходе постановки.

От страницы к сцене – практика художественного перевода

В своих предыдущих интервью вы отмечали, что отдыхаете, занимаясь переводом. Меняется ли это ощущение, когда переводишь для театра, зная, что твой текст будут произносить вслух актеры? Требует ли театральный перевод особой ритмики, «звучности»?

Да, несомненно. Текст должен «ложиться» на язык, актеру должно в нем быть удобно, как в сценическом костюме, он должен передавать характер персонажа. Например, когда мы работаем над переводом диалога, в нем должна быть особая «сцепка» между актерами, диалог должен звучать естественно. К тому же, какие-то фразы приходится сокращать (конечно, только после обсуждения с режиссером), особенно если ставят не готовый сценарий, а книгу, под сценарий адаптированный.

Мо Янь использует много диалектизмов и локальной лексики провинции Шаньдун. Как такая языковая пестрота может быть передана в театральном переводе? Какие инструменты русского языка помогают создать ощущение «местного колорита»?

Перевод диалектизмов – это, наверное, одна из самых сложных задач для переводчика. Обычно мы ищем в языке функциональную замену – шутку переводим шуткой, лирику лирикой, но нельзя перевести диалектизм диалектизмом, потому что рязанский говор не может равняться шаньдунскому… Здесь переводчик должен прибегнуть к методу компенсации – когда утерянное на переводе компенсируется косвенными переводческими средствами. Надо задать себе вопрос – какую роль в тексте выполняли диалектизмы? И постараться эту роль реализовать другими средствами на разных уровнях – лексическом, грамматическом, синтаксическом.

Переводчик художественной литературы часто остается «невидимкой» для читателя. Как обстоят дела в театре? Чувствуете ли вы большую ответственность, когда ваш перевод становится частью живого сценического действа?

Да, и это весьма печально, потому что в художественном переводе мы часто поднимаемся на уровень соавтора, да и сам перевод в Китае, например, называют «вторичным творчеством», т.е. это – творческий акт. Очень приятно держать в руках свеженькую книжку, которую ты сам перевел, приятно видеть свое имя в выпускных данных (а порой и на обложке, уже появляется такая практика среди издательств), но видеть, как переведенный тобой текст оживает на сцене – это ни с чем не сравнимые ощущения. Словно тряпочная кукла, которую ты сшил, вдруг ожила и пошла. Это драйв, на который подсаживаешься.

Беларусь и китайская культура

Культурные связи между Беларусью и Китаем активно развиваются в последние годы. Видите ли вы интерес белорусской публики к современной китайской литературе и театру? Какие произведения Мо Яня могли бы особенно откликнуться у белорусского зрителя?

Мне кажется, что сейчас интерес белорусской публики к Китаю высок как никогда, и, что еще важнее, он выходит на беспрецедентно новый уровень. Это уже не интерес прохожих, зевак, который легко удовлетворить какой-то экзотикой, это желание глубже понять китайскую культуру, национальный характер – и, конечно, лучше всего это делать через искусство. Проблемы, которые поднимает Мо Янь в своих произведениях, понятны людям в самых разных уголках Земли, они не уникальны. Это и отношения между людьми, и вопросы, с которыми каждый неизбежно сталкивается в своей жизни – поддаться ли соблазну, пойти ли на подлость, выбрать совет разума или чувств…

В контексте вашего визита в Беларусь: как элементы китайской культуры, отраженные в литературе Мо Яня, могли бы резонировать с белорусскими темами идентичности и исторической памяти (например, в постсоветском нарративе)? И есть ли место для перевода таких параллелей в совместных театральных постановках?

В этом плане народы Китая и Беларуси многое связывает: весь контекст советского времени китайскому населению хорошо понятен, более того, в Китае существует даже такой термин, как «советская ностальгия» – это своеобразный фетиш на предметы советского времени, форменную одежду. Можно даже сказать, что, к сожалению, представление Китая о России и Беларуси во многом застыло в том советском прошлом (что необходимо менять). Мо Янь много пишет о том, как маленький человек сталкивается с огромной махиной партийной системы – и должен решать, станет ли он еще одним винтиком, который будет служить, пока не сотрется от времени, или же решится заявить о своей индивидуальности. А также о том, как сменяются эпохи, рушатся прежние идеалы, и те, кто еще вчера превозносил одни ценности, вдруг становятся приверженцы ценностей совсем других.

Вы ведете три Telegram-канала, в том числе «Китайский Минск». Расскажите, как вы открыли для себя китайский Минск? Чем белорусская китайская кухня и культурная жизнь отличаются от Петербурга или Москвы? Есть ли в Минске какие-то особенные места или блюда, которые вас удивили?

Считается, что в России центр китайской жизни и китайской кухни – это Петербург, я часто слышу от москвичей, что они завидуют разнообразию петербургской околокитайской жизни. Но по моему мнению, Минск в этом плане Петербург легко обходит. В Петербурге, например, нет такого роскошного китайского отеля, как в Минске (речь про отель Пекин), и нет такого разнообразия китайской кухни. Например, в Минске есть ресторан с кухней Макао, ресторан Гуйчжоуской кухни, есть корнеры с китайскими танхулу – фруктами в карамели, Петербургу же об этом остается только мечтать. И подборка мероприятий в Китайском культурном центре Минска тоже поражает – это не заезженные занятия каллиграфией и чайные церемонии, видно, что организаторы стараются придумать что-то оригинальное. Что касается особенных мест, то у меня все впереди – планирую в этой поездке посетить побольше заведений и, конечно, рассказать об этом в Китайском Минске.

В одном интервью вы упоминали китайское понятие «потребление ностальгии» – когда еда возвращает в приятные воспоминания. Есть ли у вас личное «ностальгическое» блюдо, связанное с вашими годами в Китае в аспирантуре и последующими визитами? И можно ли найти похожее блюдо в Минске?

Да, конечно. На самом деле еда – это всегда чувства и ассоциации. Кто-то покупает стакан китайского молочного чая – чтобы вспомнить, как ходил за таким же напитком после пар в университете. Кто-то ищет вкусные баоцзы, потому что это была его «комфортная» еда в Китае. Смешно, но у меня много воспоминаний о корейской кухне – потому что я училась в университете, где было много корейских иностранных студентов, и инфраструктура была подстроена под них. Когда я уже работала, я некоторое время продолжала жить в кампусе, и хорошо помню, что вечером после работы всегда заказывала суп с кимчи из единственной чифаньки, которая доставляла еду так поздно. В Минске, думаю, найти что-то похожее – не проблема, корейская кухня здесь тоже представлена очень разнообразно.

Современная китайская драматургия

Какие тенденции вы наблюдаете в современной китайской драматургии? Появляются ли новые имена, чьи произведения могли бы заинтересовать русскоязычные театры?

Театр в Китае сейчас разделился на два лагеря – один стоит за традиции и ставит в основном классические произведения, другой же погрузился в поиски и эксперименты. Как рассказал мне режиссер Ли Цзяньцзюнь в ходе нашей совместной работы над «Крокодилом», молодежь очень плохо в Китае ходит в театры, и во многом причина тому – устаревший репертуар. Поэтому появляются даже самостоятельные труппы, не прикрепленные к конкретному театру, которые делают авангардные постановки, пытаются переосмыслить классику. С некоторыми из них уже знаком и зритель на русскоязычном пространстве, например, в Петербург приезжала «Чайная» в новой постановке Пекинского экспериментального театра

Я, в свою очередь, отмечаю у зарубежной публики огромный интерес к китайскому театру, как к традиционному, так и к современному. В Петербурге сейчас работает китайский студенческий театр на базе РГИСИ, и билеты на их выступления просто сметают.

Если бы вы могли выбрать одно произведение Мо Яня для театральной постановки в Минске, что бы это было и почему?

Это однозначно был бы «Крокодил»! И не только потому, что я участвовала в постановке. «Крокодил» – это максимально необычное для Китая произведение, история коррумпированного чиновника, который бежит за границу, взяв огромную взятку, но оказывается там «лишним» человеком, и, не зная языка, не желая вливаться в общество, живет в одиночестве изгоем. Только он и его Крокодил, которого он однажды получил на день рождения – и вот теперь растит, растит…

Режиссер Ли Цзяньцзюнь спрашивал меня, будет ли понятна такая история иностранцам, будет ли понятна история человека, которого по каким-то политическим или экономическим причинам забросило за границу, в изгнание, и я ответила, что да. Более того, тема эта очень актуальна.

Татьяна Константиновна Карпова, благодарим вас за столь обстоятельное и содержательное интервью. Уверены, читатели нашего интернет-журнала с удовольствием погрузились в тематику столь необычной и чарующей китайской культуры и узнали для себя много нового.

* партнерский материал